Неточные совпадения
— Входить во все подробности твоих чувств я не имею права и вообще считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в
своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но я обязан
пред тобою,
пред собой и
пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого
рода влечет за собой тяжелую кару.
Теперь можно бы заключить, что после таких бурь, испытаний, превратностей судьбы и жизненного горя он удалится с оставшимися кровными десятью тысячонками в какое-нибудь мирное захолустье уездного городишка и там заклекнет [Заклекнуть — завянуть.] навеки в ситцевом халате у окна низенького домика, разбирая по воскресным дням драку мужиков, возникшую
пред окнами, или для освежения пройдясь в курятник пощупать лично курицу, назначенную в суп, и проведет таким образом нешумный, но в
своем роде тоже небесполезный век.
Конечно, все это, должно быть, любопытно… в
своем роде… (ха-ха-ха! об чем я думаю!) я ребенком делаюсь, я сам
пред собою фанфароню; ну чего я стыжу себя?
— Иване! не выберу я ему скоро казни; выбери ты сам ему казнь!» Долго думал Иван, вымышляя казнь, и наконец, сказал: «Великую обиду нанес мне сей человек:
предал своего брата, как Иуда, и лишил меня честного моего
рода и потомства на земле.
Но слух носится, что в дополнение вскоре издан будет указ и тем
родам, которые дворянское
свое происхождение докажут за 200 или 300 лет, приложится титло маркиза или другое знатное, и они
пред другими
родами будут иметь некоторую отличность.
На все это имею честь обратить внимание вашего превосходительства и при сем считаю
своею обязанностью свидетельствовать
пред вашим превосходительством о незаменимых заслугах находящегося при мне вольнонаемного канцелярского служителя Измаила Петрова Термосесова, тонкой наблюдательности которого и уменью проникать во все слои общества я обязан многими драгоценными сведениями, и смею выразить ту мысль, что если бы начальству угодно было употребить этого даровитого человека к самостоятельной работе в наблюдательном
роде, то он несомненно мог бы принесть пользу безмерную».
— Ага! вы помните! Ну так вы тоже должны помнить как я вам потом развил мою мысль и доказал вам, что вы, наши принцы égalité, [Равенство (франц.).] обратясь теперь к преимуществам
своего рода и состояния по службе, должны не задирать носов
пред нами, старыми монтаньярами и бывшими вашими друзьями. Я вам это все путем растолковал.
Но
пред этим еще надлежало произойти чему-то, чего никто не ожидал. Много раз в жизнь
свою всех удивлявший Ахилла почувствовал необходимость еще раз удивить старогородцев, и притом удивить совсем в новом
роде. Бледный и помертвевший, он протянул руку к одному из державших холст могильщиков и, обратясь умиленными глазами к духовенству, воскликнул...
Это совсем другое дело: на них все грядущее
рода почиет; они должны все в
своем поле созреть, один за одним Протозановы, и у всех
пред глазами, на виду, честно
свой век пройти, а потом, как снопы пшеницы, оспевшей во время
свое, рядами лечь в скирдницу…
Также ревнива была княгиня к малейшему покушению гостя показать
свою важность или воспитанность
пред другими. Марья Николаевна, бывшая
своего рода bête noire [Здесь в смысле — козел отпущения (дословно: «черный зверь», франц.)] во всех подобных случаях, говорила мне...
Богатых и знатных он уважал и благоговел
пред ними, бедняков же и всякого
рода просителей презирал всею силою
своей лакейски-чистоплотной души.
И помимо неаккуратности в художестве, все они сами расслабевши, все друг
пред другом величаются, а другого чтоб унизить ни во что вменяют; или еще того хуже, шайками совокупясь, сообща хитрейшие обманы делают, собираются по трактирам и тут вино пьют и
свое художество хвалят с кичливою надменностию, а другого рукомесло богохульно называют «адописным», а вокруг их всегда как воробьи за совами старьевщики, что разную иконописную старину из рук в руки перепущают, меняют, подменивают, подделывают доски, в трубах коптят, утлизну в них делают и червоточину; из меди разные створы по старому чеканному образцу отливают; амаль в ветхозаветном
роде наводят; купели из тазов куют и на них старинные щипаные орлы, какие за Грозного времена были, выставляют и продают неопытным верителям за настоящую грозновскую купель, хотя тех купелей не счесть сколько по Руси ходит, и все это обман и ложь бессовестные.
Однако эта связь хозяйства и искусства отнюдь не является лишь
своего рода экономическим декадентством, напротив, скорее можно полагать, что она в век экономизма и капитализма оказалась ненормально ослаблена, чем и объясняется нарождение
пред намеренного, надуманного эстетизма.
А русские дворяне, забыв и
род свой и заслуги предков, истлив
свой стыд, как трут, которым он зажигает
свою трубку, лазят, ползают
пред конюхом, подходят уже к его ручке!